— Поганый смерд, — шептал Колин, внезапно “заново” увидевший противника. — Мерзость. Ублюдок. Сын рабов. Да как ты смеешь. Как смеешь ты даже дышать в моем присутствии!

— Молодой господин, — раздался шепот старика-слуги. — Что вы делаете, молодой господин?

Колин же достал что-то из кармана. Что-то красное, светящееся, размером с орех.

— Остановитесь, адъютант! — внезапно выкрикнула Генерал, но было поздно.

Колин завопил не своим голосом. Его тело забилось в агонии, а он все кричал, пока его вены краснели. Он словно увеличивался в размерах. Его латы скрипели под набухающими мышцами. Рукоять меча трескалась, под черными когтями, выраставшими из обычных ногтей.

— Нет, молодой господин, — приложил ко рту руки старик.

— Копье! — генерал протянула руку, но…

Колин, обратившийся в краснокожую нечеловеческую тварь, не то что прыгнул, не размазался тенью и не сверкнул молнией. Раздался хлопок и на том месте, где он стоял образовалась небольшая впадина, а сам он, рыча и скаля самую настоящую пасть, бил снизу-вверх по Хадажру.

Этот удар, казалось, мог бы рассечь крепостную стену, не то что старые одежды и плоть.

Хаджар на пределе возможностей успел подставить клинок и почувствовал, как по нему ударило тараном. Вбивая весь воздух из легких, его пустым мешком подкинуло на десяток метров в воздух.

Затем новый хлопок и вот красная тварь, недавно бывшая Колином, уже оказывается рядом с ним.

Сложно было сказать — падали они или летели. Единственное, что отчетливо было видно, это как опускается клинок, сжатый когтистой лапой.

Хаджар бы не успел. Ни за что бы не успел поставить блок. Да он и не видел удара твари.

Все что мог Хаджар, это смотреть на летевшего в неба воробья. Маленького, беззащитного, но такого гордого и стремительного. Каждым взмахом крыльев, он насмехался над землей. Каждым пируэтом — завоевывал себе новый кусочек неба.

— “Все в этом мире сражаются, мой принц.” — прозвучал голос наставника в его голове. — “Рыбак борется с рыбой и океаном, кузнец с огнем и железом, крестьянин с погодой и землей, но лишь адепты сражаются с собственной судьбой.”

И внезапно время замедлилось. Хаджар вдруг понял то, что ускользало от него все это время.

Ведь когда он сражался с противником, то забывал о главном. Его ноги все так же ступали по земле, борясь с её силой. Его клинок разрезал воздух, стремясь пронзить его сопротивление. Сталь в его руках нагревалась с каждым ударом. Его кровь окропляла траву…

Он, сражаясь с противником, почему-то забывал о окружающем мире. С ним он тоже боролся. С самого рождения. С самого первого вздоха. С криком, младенец бросался в затяжной прыжок навстречу могиле. Прыжок, наполненный бесконечной борьбой.

Но, зачем? Зачем его мечу бороться с целым светом, когда у него есть всего один враг? Почему он не может направить мир себе на пользу? Что ему мешает.

И ответом ему был маленький воробей, пронзающий собой неприступное небо.

Ничего.

Генерал, все же схватившая копье, так и не ринулась в грандиозном прыжке.

Да и все солдаты, смотревшие вверх, где продолжалась схватка, не могли поверить своим глазам.

Меч твари опускался на голову Хаджара, а тот… словно немного изменился. Его клинок будто слился с ветром, и легко отбил удар. Хотя, отбил — не то слово. Он отшвырнул тварь в сторону так же легко, как лев пинает лапой непослушного котенка.

Тварь с грохотом упала с неба на землю, а когда она выбралась из образовавшегося оврага, то увидела перед собой выпрямившегося Хаджара.

Тот будто сливался с окружающим миром. Он больше не боролся с ним, он был с ним…

— Единый с миром, — шептались окружающие.

— Он стал единым с миром во время боя.

— Гений?

— Нет.

— Чудовище.

И они были… не правы. Нет, Хаджар все еще не достиг уровня “единого с миром”, но был близок. Так близок, как еще никогда прежде. Но даже такого прогресса хватило, чтобы его удар, раньше достигавший лишь пяти шагов, теперь мог дотянуться до семнадцати.

Сам же серп, сорвавшийся с его клинка, больше не был призрачным или мерцающим. Нет, это был прозрачный, но отчетливо видный простому смертному удар меча.

Он, величиной в три метра и шириной в десяток сантиметров, ударил о подставленный клинок и легко его расколол.

Взвыла тварь, когда толстую красную корку, заменявшую ей кожу, раскалывал и терзал удар Хаджара.

Потом вспышка синего света и вот на земле лежит бледный, исхудавший и даже постаревший Колин. Он скорчился на земле и что-то бубнил. Жалкий и несчастный, он мог лишь повторять:

— Пощади, пощади.

Хаджар же, с неумолимостью прислужника бога смерти, ковылял в его сторону. Он тяжело опирался на меч, кровь застилал ему взгляд, но он шел вперед. Шел к своей цели. Шел к покою Эйне.

Он все же добрался до адъютанта. Встал над ним и занес меч над головой.

— Остановись! — прогремел голос.

Едва ли не вся армия обернулась на громоподобный клич. На холме, в алых, словно кровавых латах, стоял мужчина. Высокого роста, с лицом иссеченным шрамами и нечеловечески жестоким и свирепым взглядом.

— Господин, — рухнул на колени старик-слуга.

— Ты хоть знаешь на кого поднял руку, смерд?! — гремел генерал Лаврийский. — Это мой сын! Остановись, или тебя постигнет судьба, которой тысячу лет будут пугать детей!

— Знаю ли я на кого поднял руку? — произнесли разбитые губы Хаджара. — На труса. Насильника. Убийцу.

Со свистом меч рассек воздух.

Покатилась в сторону голова, изо рта которой так и не прозвучало последнего:

— “Пощади.”

Генерал на холме зарычал раненным зверем и взял в руки свой боевой молот.

Дальнейшего Хаджар уже не видел. Он падал на землю, засыпая так же блаженно и спокойно, как и в те годы во дворце.

Его сердце, наконец, сбросило немного веса. Он добился справедливости хотя бы для кого-то.

Теперь Эйне могла спать спокойно…

Глава 55

Ему снился сон. Удивительный и чарующий. Он, одетый в прекрасные шелковые одежды, сидел в своей комнате в Чистом Лугу. Перед ним, на маленьком столике, лежала трубка, забитая душистым табаком. Рядом пыхтел пузатый чайник, распространяя сладковатый чайный аромат.

Напротив улыбалась девушка с разноцветными глазами и обласканными огнем волосами.

— Сыграй еще, — улыбнулась Эйне.

— Как скажешь.

И Хаджар заиграл. Свою лучшую песню. Для своего лучшего человека. Он играл так, как никогда прежде не играл и уже не будет играть. Только для неё. Девушки, которую он не полюбил, потому что не мог любить. И которую не полюбит, потому что её уже не было в живых.

— Ты обманщик, Хаджар, — наконец произнесла Эйне.

— Почему?

— Ты говорил, что не превратишься из чудовища в красавца.

Они сидели так близко, что Хаджар чувствовал её дыхание на своем лице.

Превратиться в красавца?

Он поднял перед собой руку. Та больше не была покрыта язвами, струпьями и гнойниками. Нет. Обычная, загорелая кожа. Может, лишь слегка загрубевшая на ладонях.

— Что? — Хаджар не мог понять, что с ним произошло, пока в памяти не начали всплывать обрывки неясных образов.

Пещера. Дракон. Армия. Адъютант.

— Эйне, — произнес Хаджар.

— Я буду скучать по тебе, Хаджар, — улыбалась девушка а по ей щекам катились слезы. — Я буду по тебе скучать.

— Эйне!

Он попытался схватить её за руку, но пальцы поймали лишь ускользающий туман. Комната истаивала, исчезал образ Эйне.

Хаджар падал в пустоту. Он кричал, пытался схватиться хоть за что-нибудь, но лишь быстрее падал в темную пропасть.

Перед тем, как все вокруг залил яркий белый свет, он услышал:

— Спасибо, Хаджар. Спасибо и прощай.

— Эй, эй! Спокойнее. Спокойнее, я тебе говорю!

Крепкие руки прижали голову Хаджара к подушке.

— Это я, Хадж. Это Неро. Все в порядке. Все в порядке, дружище.